«О времени и о себе»

Книжная выставка к 125-летию со дня рождения Н.Н. Асеева.

Асеев Николай Николаевич (1889-1963), русский поэт, переводчик.

Родился 28 июня (10 июля) 1889 в Льгове Курской губ. Сын страхового агента (по др. сведениям, агронома). Окончил Курское реальное училище (1907), учился в Московском коммерческом институте (1908-1910), был вольнослушателем Московского университета (историко-филологический факультет). С 1908 регулярно печатался в журналах «Весна», «Заветы», «Проталинка», альманахе «Первоцвет» и др. изданиях; некоторое время работал секретарем в журнале «Русский архив».

Начал как символист, в Москве сблизился с В.Я. Брюсовым, Вяч.И. Ивановым, с писателем, критиком, переводчиком и художником С.П. Бобровым; в 1913 вошел в организованную им литературную группу «Лирика», став одним из учредителей одноименного издательства, из которого в 1914 выделилась группа поэтов с отчетливо футуристической ориентацией «Центрифуга» (Асеев, Бобров, Б.Л. Пастернак). В том же году в Харькове Николай Асеев — один из организаторов литературной группы «Лирень», прокламировавшей национально-архаическую традицию русского футуризма «хлебниковского» толка, с ее увлечением примитивизмом и словотворчеством. Сблизился с В.В. Хлебниковым, Д.Д. Бурлюком и особенно с В.В. Маяковским (некоторое время поэты жили в одной квартире). В 1914-1918 мобилизован на военную службу. После Октябрьской революции живет во Владивостоке, работает на бирже труда, затем в полулегальной советской газете, печатает там антиинтервенционистские политические фельетоны, в то же время организует литературно-художественное общество «Балаганчик», преследующее чисто богемные цели и ставшее основой возникшей в 1920 футуристической группы «Творчество», куда входили, в числе прочих, Бурлюк и С.М. Третьяков. С 1922 постоянно жил в Москве; в 1923 вступил в ЛЕФ.

Символистская изысканность и футуристическая эпатажность (первая книга «Ночная флейта», 1914), интерес к русской народной речи (сборник «Зор», 1914), переросший в культ звукописи (книга «Леторей», 1915, совместно с Г. Петниковым; позднее оценена самим Николаем Асеевым как «беспредметное новаторство»), решающее влияние — в поэтике и антибуржуазном мировидении — Маяковского, высоко ценившего Асеева («Этот может, хватка у него моя» — в стихотворении «Юбилейное») и написавшего в соавторстве с ним множество агитационных стихов, проявились в сборниках Николая Асеева «Ой кониндан окейн» («Люблю твои глаза»), 1915; «Оксана», 1916.

Вот как Асеев рисует свой предреволюционный облик: «я, двадцатисемилетний поэт, выученик символистов... я, увлекавшийся переводами Маллармэ, Верлена и Вьеле Гриффена, благоговевший перед Теодором Амедеем Гофманом, восторженно носивший в сердце силу и выдержку горестной судьбы Оскара Уайльда, одним словом, я - рафинированный интеллигент». В первых же книгах Асеев выступил как типичный декадент-романтик. Асеев примкнул к группе С. Боброва «Центрифуга», пытавшейся сочетать классическую «чистую» лирику с техническими завоеваниями молодого еще тогда кубо-футуризма.

Богемный характер творчества молодого Николая Асеева быть может ярче всего сказался в образах «Океании» (небо ночное кафе, полуголая луна, возлежащая на синей покатой софе, дежурящая звезда, подающая устриц) или «Нового утра» (курят ангелы сигары, вчерашняя ночь - старая кокотка). Асеев презирал трезвенно-меркантильный мир. Ему казалось, что «мир - только страшная морда», он мечтал с любимой «из мира убежать», «чтобы вечно не встречаться ни друзьям, ни домочадцам». Он скорбел, что «жизнь осыпается пачками рублей». Он провозглашал свою особенность, свою несвязанность с миром меркантильного мещанства - «меня не заманишь ты в клерки». И войну 1914-1918 Николай Асеев радостно воспринял как грандиозное крушение устоявшегося мещанского уклада («Время Европу расшвырять. Пусть рушатся камни зданий в огне, пусть исказится за чертою черта поношенной морды мира»). В дореволюционных стихах Асеева, кроме всего этого, чувствовалась романтика запорожских песен («Песни сотен», «Песня Ондрия»), образы русских сказок («Еще! Исковерканный страхом»), славянская мифология («Над Гоплой»). Эти элементы, усилившиеся под бесспорным влиянием В. Хлебникова, окрасили в свои цвета на первых порах и асеевское восприятие революции. Он славит из Владивостока Советскую Россию («Россия издали») в деревенских образах: лен, синь, черные пашни, ковыли, черешни, зеленя, покос. Еще до революции Асеев провидел «судьбу грядущую свою, протоптанную Пугачевым», а в торжествующей революции Асеев разглядел «Степана Тимофеевича». В этом стилизованном и бунтарском восприятии революции сказался восторг индивидуалиста из богемы, дождавшегося крушения ненавистного ему мещанского уклада. Вот как Николай Асеев рисует свое послеоктябрьское настроение: «Старая культура отгремела за плечами, как ушедшая туча. Возврата к ней для меня, недостаточно приросшего к ней, недостаточно пустившего в нее корни, быть не могло; на моих чувствах и мыслях не были еще набиты мозоли привычек. И радость от изменения поношенных черт мирового лица несла меня в сторону нового. Это новое не было миросозерцанием. Оно для меня, да и для большинства окружавших, скорее было выходом из старого, возможностью, предощущением, тем, что выражалось в коротеньком определении «хуже не будет», определении, ставившем многих на невозвратный путь».

Это восприятие революции со стороны стихийного разгрома мещанского уклада выразилось в большой силе ненависти к реакционной обывательщине («Мы пели песни») и в значительной беспомощности при выявлении положительных стремлений революции (стершиеся штампы - правда, кривда, свобода, народ, враги народа и т. д.).

Острота социальной проблематики, восторженный оптимизм революционно-романтических надежд и трагизм их несопряжения с ожидаемым, видны у Асеева в сборниках «Бомба», 1921 (выпущенный во Владивостоке тираж почти полностью уничтожен), «Стальной соловей», 1922; «Совет ветров», 1923; «Изморозь», 1927, включающем известное стихотворение «Синие гусары; Запеваем!», 1930; «Пламя победы», 1946; «Разнолетье», 1950; «Раздумья», 1955; «Лад», 1961, «Ленинская премия», 1962; «Самые мои стихи», 1962, — в совокупности создавших впечатляюще яркий, стилистически многообразный мир лирики Асеева, органично сочетающей гражданственный пафос и интимную камерность, новаторскую дерзость и верность традициям, «индустриализованные» неологизмы и просторечие, — и, в основном векторе своего развития, идущей от усложненной образности к прозрачной ясности стиха (что отразилось также в поэмах Асеева «Буденный», 1923; «Лирическое отступление», «Электриада», «Двадцать шесть», посвященная расстрелянным бакинским комиссарам, все 1924; «Свердловская буря», 1925; «Семен Проскаков», 1928; «Маяковский начинается», 1936-1939, отд. изд. 1970.

На этом третьем этапе своего творчества (первый - 1912-1917, второй - 1918-1922, третий - 1923 и дальше) Николай Асеев выступает как романтик, преданный делу пролетарской революции, но задыхающийся в революционных буднях. Асееву кажется, что «стало - очень похоже на прежнюю канитель», он с ужасом слышит, «как томно скулит Травиата со всех бесконечных эстрад». Поэта пугает не кажущееся или действительное наступление антипролетарских социальных сил, а цепкость мещанских бытовых навыков и старой эстетики. Богемные корни этого - в большей мере эстетического и бытового, чем политического - подхода к революционным будням - очевидны. Поэма «Лирическое отступление» особенно характерна для Асеева последнего периода. Призывы быть на-чеку против вкрадчивых, внешне лояльных, идущих не штурмом, а тихой сапой, врагов, неискоренимая, органическая ненависть к варварству мещанского быта, калечащего и грязнящего всякое сильное чувство, всякое человеческое переживание, - таковы сильные стороны поэмы. Явная переоценка эстетических и бытовых моментов, отчаяние, ощущение, что «день революции угаснет в неясном рассветном бреду», что «крашено рыжим цветом, а не красным - время», - таковы ее вывихи. Но в другой поэме, «Свердловская буря», Асеев разглядел то, чего не заметил в «Лирическом отступлении»: «проросший сквозь нэп строевой молодняк», который «не сдастся на милость врага» и «прождет - пока не избудем буден». К числу лучших стихотворений Асеева за последние годы, кроме названных, принадлежат: поэма «Черный принц», «Русская сказка», «Синие гусары» и т. д.

Николай Асеев - один из лучших современных мастеров стиха. Асеев напевнее и лиричнее Маяковского, хотя нередко пользуется ораторским синтаксисом и лозунговостью последнего. Сам Асеев говорит о своих стихах как «о напеве» («Полярное путешествие»), а «Свердловскую бурю» начинает признанием: «Я лирик по складу своей души, по самой строчечной сути».

Первый значительный опыт Асеева в области стихотворного повествования - поэма «Семен Проскаков», созданная к десятилетию Октябрьской революции и разработавшая подлинную биографию пролетария-партизана, героя гражданской войны. «Семен Проскаков» - шаг вперед к овладению конкретным революционным материалом. И это повествование Асеева насквозь лирично.

Для стиха Асеева характерна «установка на звук и ритм» (И. Аксенов). Асеев любит «звуковые повторы внутри фразы, доходящие до почти полного совпадения звуков слов, близких одно к другому» (Г. Горбачев). Подобно Б. Пастернаку, Асеев охотно сближает в стихе слова по звуковым ассоциациям: «Я запретил бы ? Продажу овса и сена... Ведь это пахнет убийством отца и сына», «Матерой материк», «Солнце опалом на пальце», «Стекало с стекольных», «Тебе бы не повесть, а поезд, тебе б не рассказ, а раскат» и т. д. Редкое звуковое мастерство Асеева хранит однако отпечаток декадентского прошлого. Чрезмерная изощренность звукового строя стихотворений Асеева нередко противоречит их идейному и эмоциональному содержанию, нередко затемняет смысл, делая целые строфы непонятными. Эти недостатки свойственны даже агитационным стихотворениям Асеева. Искусственность эта особенно явственна в рифмах Асеева. Декадентски футуристический формализм приводит порою к совершенно нестерпимым срывам. Таков размен революционной трагедии на дешевые аллитерации в стихотворении «Тайга» («Тебя расстреляли, меня - расстреляли, и выстрелов трели ударились в дали, а даль растерялась - растрелилась даль»).

Заинтересованно страстный разговор о судьбе поэта в революции продолжен Николаем Асеевым в статьях о литературе (книги «Дневник поэта», «Работа над стихом», обе 1929; «Проза поэта», 1930; «Зачем и кому нужна поэзия», 1961), в мемуарах и путевых записках («Разгримированная красавица», 1928). Асеев — автор также стихов для детей, переводов, статей по вопросам истории русского стиха и т.п.

Умер Асеев в Москве 16 июля 1963.

Материал сайта http://aseev.ouc.ru/